Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

Ознакомительный фрагмент

одну в Гамбург, – писала девушка, – мне всего шестнадцать лет. Ничего, милый, осталось подождать два года и мы поженимся… – Аарон знал, что мать попросила раввина хэмпстедской синагоги внести в календарь день его хупы:

– Мама хочет, чтобы кто-то, наконец, женился или вышел замуж, как положено, – ухмыльнулся юноша, – я первый, а за мной последует маленькая Лаура. Она будет венчаться, наверное, в Бромптонской Оратории… – перед Рождеством он ехал в Стокгольм, на, как выразился по телефону Инге, небольшой семейный сбор:

– Я загляну в гости к нему и Сабине в Копенгаген, а потом мы отправимся в Швецию… – он взял у Леннона папиросу:

– Присмотрите за Дате, а то меня весь декабрь не будет в городе…

Аарон трещал на машинке, работая одновременно над двумя пьесами, кузина сидела в кресле напротив, закутавшись в плед. Черные волосы падали на худое плечо, она затягивалась Голуазом. Хрупкие пальцы перелистывали страницы книги, порхали над листами блокнота. Для актрисы Дате неожиданно много читала:

– Достоевский, Чехов, Пруст, Томас Манн, Сартр… – вспомнил Аарон, – у здешних букинистов много иностранных книг по бросовым ценам… – их кабаре открывалось в конце недели. Пьеса о тыловой жизни в Европе была почти готова. Нацистов Аарон так и не нашел:

– На улице здесь каждый второй бывший нацист, – мрачно подумал юноша, – только вряд ли они в этом признаются… – с воспоминаниями немцев, вернее немок, помогла Дате:

– Достаточно было купить светлый парик и подмазать глаза, – усмехнулась кузина, – на улицах еще хватает проституток, помнящих времена Гитлера. Тогда они занимались ремеслом за закрытыми дверями, за такое отправляли в концлагерь… – кузина хорошо знала немецкий язык:

– Стоит посидеть с женщинами в баре, – заметила она, – купить выпивку, как они начинают болтать. Держи… – она протянула Аарону блокнот, – читай, каким был город пятнадцать лет назад…

Дате съездила на окраину, где стояли заброшенные кирпичные бараки бывшего концентрационного лагеря Нойенгамме. Побывав в католической школе на Булленхузер Дамм, она привезла домой розу из тамошнего сада:

– В память об убитых детях, – тихо сказала кузина, – дядя Мишель мне о них рассказывал. Живи я или ты тогда в Германии, нас бы тоже отправили в печи. Я выйду с розой на сцену… – узнав о постановке, Леннон присвистнул:

– Вы не боитесь, что немцы устроят вам… – он пощелкал пальцами, – обструкцию? И что скажет хозяин клуба, где вы ставите кабаре… – Аарон отозвался:

– Надо когда-то начинать говорить о случившемся. Хватит прятать голову в песок, тем более в Германии. Хозяин… – он усмехнулся, – хозяин считает, что Дате показывает публике коленки и поет игривые куплеты. Выгонят оттуда, не заплачем. Деньги у нас есть. Снимем подвал, откроем свой клуб…

Сзади послышались легкие шаги. Дате носила пышную черную юбку с облегающим свитером, серого кашемира. Шею она замотала русским, кружевной шерсти, платком. В Гамбург приходило много советских кораблей, в лавках Сан-Паули продавали икру и водку. Пыхнув Голуазом, Дате налила себе скверного кофе из стальной урны в углу зала. За спиной кузины висела гитара в футляре:

– Я закончила репетировать. Пошли, Аарон. Через полчаса появится очередной желающий посмотреть квартиру… – она бросила в рот таблетки, юноша поинтересовался: «Что это?». Леннон рассмеялся:

– Из наших запасов, называется прелюдин. Подавляет аппетит и вообще, – он повел рукой, – расслабляет на сцене… – Дате покачалась на половицах:

– Которая когда-нибудь провалится. Вам с Ураганами надо заключить пари, кто из вас окончательно сломает доски, прыгая по ним с гитарами… – Аарон весело сказал:

– Но тебе такое не грозит, ты у нас не перевалила и пятидесяти килограмм… – глядя на костлявые пальцы девушки, он подумал:

– Сорока. Но я не могу вмешиваться, она настаивает, что ей хватает кофе и фруктов… – забрав у кузины футляр, он поинтересовался:

– Что за немец на этот раз… – Дате сморщила высокий лоб: «Агент упоминал его имя. Его зовут Краузе, Фридрих Краузе».

В гримерной Гамбургской оперы пахло духами, над столами поднимались облачка пудры. Новое здание выстроили всего пять лет назад, за углом от разрушенного в бомбежках классического особняка бывшего театра. Темно-красный бархат стульев успел немного обтрепаться.

Дневное субботнее представление, «Паяцы» Леонкавалло, только закончилось. Высокая, сероглазая девочка с копной кудрявых темных волос, водрузив стройные ноги на стул, изучала программку:

– Поселянки и дети… – глаза бегали по мелкому шрифту, – юношеский хор оперы, солистка Магдалена Брунс… – сердце прерывисто забилось. Магдалена и раньше видела свое имя на афишах:

– Но я пела в церковном хоре, это не считается… – она сунула брошюру в сумочку, – меня в первый раз напечатали в оперной программе…

Родители собирали все сувениры, как выражалась мать, с ее выступлений. Девочка получала особую стипендию для одаренных детей, от бургомистра Гамбурга. Ей оплачивали уроки фортепьяно и вокала в ближайшем к ферме большом городе, Фленсбурге. Каждый день мать отвозила ее и младшего брата в единственную городскую гимназию:

– Иоганн тоже очень способный, – подумала Магдалена, – ему всего двенадцать, а он знает латынь и французский язык… – брат преуспевал и в спорте. После школы Магдалена шла к учительнице, а Иоганн бежал в гавань:

– Он занимается в кружке морских скаутов и умеет ходить под парусом, – завистливо подумала девочка, – но мне нельзя браться за штурвал из-за голоса… – Магдалена только умела грести.

На лесном озере родители выстроили домики для сдачи в аренду отдыхающим. Герр Брунс завел причал с лодками, мать поставляла в дорогие магазины Гамбурга и Копенгагена сыры, колбасы, яйца и мед. На шоссе у поворота к ферме появилась аккуратная табличка:

– Домашний отдых на озере в сосновом лесу. Аренда комнат с полным пансионом… – для туристов имелась отдельная столовая и комната отдыха с радиолой. Телевизора у них не было:

– В нашу глушь провода пока не провели, – усмехнулась Магдалена, – но в прошлом году хотя бы поставили телефон… – до отъезда с ней и Иоганном в гимназию мать успевала проводить отца, как Магдалена называла Брунса, на работу, и подать завтрак отдыхающим:

– Она вообще всегда все успевает… – девочка восхищалась матерью, – она такая организованная, не то, что я… – в комнате Магдалены царил, как говорила мать, дикий беспорядок:

– Она делает скидку на то, что я творческая натура… – девочка сладко потянулась, – у Иоганна всегда все разложено по ранжиру. Он мальчик, собирается стать военным… – отец был разочарован, что ни она, ни брат не думают о карьере учителя:

– Может быть, потом я начну преподавать, – утешала его Магдалена, – когда я уйду в отставку с оперной сцены…

Профессора в Гамбургской консерватории, на прослушивании, сказали, что через три года Магдалена может думать о поступлении:

– Если с голосом ничего не случится… – она суеверно скрестила длинные пальцы, – но что с ним может случиться… – ей прочили карьеру лирического сопрано:

– У вас не вагнеровский голос, – объяснил ей профессор, – мисс Майер-Авербах, в Лондоне, истинная валькирия… – он улыбнулся, – внешне она тоже стала на нее походить, с возрастом. Нет, фрейлейн, ваша стезя итальянские оперы и Моцарт, субретки и светские дамы…

Магдалена мечтала о роли куртизанки Виолетты в «Даме с камелиями»:

– Сначала мне предстоит спеть все партии служанок, которые только есть на свете. Служанок и поселянок… – потрепанная юбка открывала стройные коленки в чулках с дырками. Повертев головой, Магдалена вынула из волос алую, бумажную розу. В гимназии все говорили, что она похожа на итальянку:

– Один из преподавателей воевал в Италии… – вспомнила девочка, – папа тоже встречал тамошних жителей… – они с Иоганном не знали, чем занимались родители во время войны. Отец разводил руками:

– Ровно ничего интересного, милые. Я учительствовал, меня освободили от армии, как единственного сына. Ваша мама работала на родительской ферме в Шварцвальде… – настоящий отец Магдалены, как сказала ей мать, умер от ран первым послевоенным летом:

– Мы успели обвенчаться, пару месяцев пожили вместе, но потом он скончался… – вздохнула мать, – он бы гордился тобой, милая… – Магдалена не знала фамилии своего отца:

– Я и мамину девичью фамилию не знаю, – поняла она, – я не видела своего свидетельства о крещении… – в прошлом году она получила